Стивен Ван Дайн - Злой гений Нью-Йорка [Дело Епископа]
В пятницу после полудня Маркхэм с отчаяния созвал опять совещание, в четыре часа мы все, включая инспектора Морана, собрались в кабинете следователя. Арнессон был необыкновенно молчалив и внимательно слушал все, что говорилось. Он как будто умышленно избегал высказывать своё мнение.
Мы заседали уже около получаса, когда тихо вошёл секретарь и положил перед Маркхэмом бумагу. Маркхэм заглянул в неё и нахмурился. Через минуту он подписал два печатных бланка и передал их Свэкеру.
— Заполните их и передайте Бену, — приказал он. Когда секретарь вышел, он объяснил нам причину перерыва: — Сперлинг прислал записку с просьбой переговорить со мною: пишет, что у него есть на то важные причины.
Через десять минут был введён Сперлинг. Он приветливо улыбнулся Маркхэму, кивнул Вансу. Маркхэм пригласил его сесть, Ванс предложил папиросу.
— Я хотел поговорить с вами, м-р Маркхэм, об одной вещи, которая, может быть, вам поможет… — начал он. — Помните, когда вы меня спросили, куда пошёл м-р Друккер из стрелковой комнаты, я ответил, что помню только, что он вышел через подвальную дверь… За последние дни у меня было много времени для размышления, и я кое-что вспомнил… Одно из этих воспоминаний относится к м-ру Друккеру, вот почему я и захотел повидаться с вами. Сегодня днём мне представилось, что я снова в стрелковой комнате и разговариваю с Робином. И вдруг в моем уме промелькнуло нечто. Я вспомнил, что когда я выглянул в окно, чтобы узнать, какова погода для моей поездки, то увидел в беседке за домом м-ра Друккера…
— В котором часу это было? — быстро спросил Маркхэм.
— За несколько секунд перед моим уходом на станцию.
— Так вы предполагаете, что м-р Друккер вместо того, чтобы уйти со двора, пошёл в беседку и пробыл там, пока вы не ушли?
— Как будто так, сэр.
— Вы вполне уверены в том, что вы видели его?
— Да, сэр. Я теперь отчётливо помню это.
— Вы могли бы поклясться, — спросил серьёзно Маркхэм, — зная, что жизнь человека может зависеть от вашего показания?
— Да.
Когда увели заключённого, Маркхэм посмотрел на Ванса.
— Это как будто даёт нам некоторую опору.
— Да. Показание кухарки не имело цены. Друккер просто отрицал его. Теперь мы вооружены по-настоящему.
— Мне кажется, — начал Маркхэм после некоторого молчания, — что сейчас у нас достаточно данных против Друккера. Он был на диллардовском дворе за несколько секунд до того, как был убит Робин. Он легко мог видеть, как уходил Сперлинг, и, так как сам только что вышел от профессора, то знал, что никого нет дома. Миссис Друккер уверяет, что она никого не видела из окна, хотя вскрикнула в момент смерти Робина, а потом испугалась, когда мы пришли допрашивать Друккера. Она даже назвала нас «врагами». Я полагаю, что она видела, как сын возвращался домой тотчас же после того, как тело Робина было вынесено на стрельбище. Друккера не было в его комнате, когда был убит Спригг, и оба, мать и сын, изо всех сил старались скрыть этот факт. Многие из его поступков чрезвычайно подозрительны. Мы узнали также, что он имеет пристрастие к детским играм. Очень возможно, что он, как сказал доктор Барстед, спутал фантазию с действительностью и совершил преступления в момент временного помешательства. Формулу Римана он какими-то безумными ассоциациями связывал со Сприггом, потому что при нем Арнессон и Спригг обсуждали её. Что же касается записок Епископа, то они тоже находятся в связи с его сумасбродными играми: детям всегда хочется одобряющих слушателей, когда они выдумывают новую форму забавы. То, что он выбрал слово «епископ» для подписи, может быть, есть результат его интереса к шахматной игре. Это предположение подтверждается появлением шахматного епископа у дверей его матери. Возможно, он боялся, что она видела его в то утро, и таким способом хотел дать ей понять, что она должна молчать. Он легко мог захлопнуть дверь на крыльцо изнутри, без ключа и создать впечатление, что принёсший епископа вышел через заднюю дверь. Ему было легко взять епископа из библиотеки в тот вечер, когда Парди разбирал партию.
Маркхэм был точен и обстоятелен, он перебрал все улики против Друккера. Долгое молчание последовало за его ответом.
— Может ты и прав, Маркхэм. — сказал Ванс, — но моё главное возражение против твоего resume состоит в том, что очень уж тут все просто. Ум, задумавший эти гнусные убийства, слишком изощрён, чтобы запутаться в сети косвенных улик. У Друккера поразительные умственные способности, кроме того, совершенно ясно что Друккер, если он и невиновен, знает что-то, имеющее прямую и тесную связь с преступлениями. И моё скромное мнение — мы должны во что бы то ни стало добиться от него этих сведений. Показание Сперлинга дало нам толчок в этом направлении. М-р Арнессон, каково ваше мнение?
— У меня нет никакого мнения, — ответил Арнессон, — я посторонний зритель, но мне трудно заподозрить бедного Адольфа в такой низости.
Хэс предложил тотчас же приступить к действию.
— Если только у него есть что сказать, так он заговорит, как только его возьмут под стражу.
— У нас весьма тяжёлое положение, — заговорил тихим голосом инспектор Моран. — Нельзя допускать ошибки. Если потом окажется, что не Друккер является преступником, а кто-то другой, то мы станем просто посмешищем.
Ванс посмотрел на Маркхэма.
— Почему сначала не допросить его? Может быть, и удастся убедить его открыть свою душу.
Маркхэм нервно дымил сигаретой. Затем обратился к Хэсу:
— Приведите сюда Друккера завтра в девять часов утра.
На этом совещание закончилось.
***
Было туманное утро, когда мы приехали к следователю. Ни Друккера, ни Хэса ещё не было.
Ванс уселся в комфортабельное кожаное кресло и закурил.
— Я чувствую себя в приподнятом настроении сегодня, — сказал он. — Если Друккер расскажет нам то, что мы ожидаем, мы окончим это ужасное дело.
Только он замолчал, как Хэс ворвался в кабинет.
— Ну, сэр нам не удастся допросить Друккера сегодня! — в отчаянии крикнул он. — Он упал со стены в Риверсайдском парке и сломал себе шею. Его нашли только в семь часов утра…
Маркхэм посмотрел на него.
— Это верно? — спросил он недоверчиво.
— Я был там, пока не убрали труп.
— Что же вы узнали?
— Да там нечего было узнавать. Ребятишки в парке нашли его труп около семи часов утра. Ребят там куча, сегодня ведь суббота. Местный полицейский вызвал полицейского врача. Доктор сказал, что Друккер упал со стены около десяти часов вечера и мгновенно умер. Стена в этом месте — против 76-й улицы — на тридцать футов возвышается над детской площадкой.
— Миссис Друккер предупреждена?
— Нет. Я сказал, что сам позабочусь об этом, но решил, что сначала зайду сюда.
— Не вижу, что мы тут можем сделать, — уныло заявил Маркхэм.
— Следовало бы известить Арнессона, — сказал Ванс. — Честное слово, Маркхэм, это дело — настоящий кошмар. На Друккера была вся наша надежда, но он падает со стены… — он вдруг остановился: — Горбун упал со стены!.. Горбун!
Он медленно повернулся к Маркхэму и сказал с трудом узнаваемым голосом:
— Ещё одна безумная мелодрама… На этот раз детская загадка.
— Это, конечно, нелепо, — объявил Маркхэм. — Дружище, этот случай поразил твой разум. Предоставь это дело мне и сержанту, мы к этому привыкли, а сам поезжай куда-нибудь отдохнуть. Может быть, в Европу?
— Верно, верно… Я сдаюсь. Почти на наших глазах разыгран третий акт этой ужасной трагедии, а мы до сих пор ещё ничего не открыли!
В эту минуту в комнату заглянул Свэкер и заговорил с сержантом.
— Кинан из газеты «Уорлд» хочет вас видеть.
Маркхэм бистро обернулся:
— Ведите его сюда скорее!
Вошёл Кинан и подал сержанту письмо.
— Ещё billet doux[5], получена сегодня утром.
Хэс вскрыл письмо. Я сразу же узнал бумагу и бледно-синие буквы крупного шрифта. В письме было следующее:
Раз горбун наш сел на стену
Бух! И грохнул, как полено.
Никто спасти его не мог
Ни глас царя, ни ратный рог.
А внизу была знакомая подпись прописными буквами:
ЕПИСКОП.
Глава XVII
СВЕТ ВСЮ НОЧЬ
Суббота, 16 апреля, 9 часов 30 минут
Когда Хэсу удалось выпроводить Кинана, в комнате несколько минут царило молчание. Епископ снова взялся за свою омерзительную работу.
Ванс, мрачно шагавший по комнате, дал, наконец, выход своему волнению.
— Дьявольское дело, Маркхэм… квинтэссенция зла. Дети в парке в свободный день, мечтающие, играющие, верящие в свои выдумки… и вдруг эта страшная ошеломляющая действительность… Да понимаете ли всю гнусность? Эти дети находят Горбуна, их Горбуна, с которым они играли, мёртвым у подножия стены.
Он постоял у окна, весенний свет оживлял серые камни города.
— Но не надо быть сентиментальным, — с принуждённой улыбкой обратился он к нам, — разум слабеет.
